Корнилов смотрел вокруг себя. Налево. Направо.Уже по-другому слушали люди Ивана Ипполитовича, как бы издалека-издалека бросали они подозрительные взгляды на Корнилова, и тут Корнилов со злобою, стесненно, однако же очень громко сказал: 

— Ну, что же все стоим? Неподвижно? Надо его,— он кивнул на Ивана Ипполитовича,— надо его унести в палатку, воды надо дать... человеку.— Потом уже спокойно, расчетливо еще произнес:— На голову холодную примочку. Приедет Елизавета, и на той же подводе отправим человека в больницу... 

Мастера Ивана Ипполитовича подняли и понесли. Вся в металлической ржавчине, тянулась за ним по земле веревка, которой он был связан по рукам, и другая, потоньше, посветлее — от ног. Корнилов смотрел на обе и вдруг подумал о сходстве между Евгенией Владимировной и мастером Иваном Ипполитовичем... Та была вечной сестрой милосердной, этот был в свое время санитаром не то на фронте, не то в венерической лечебнице — вот и сходство? В санитарности? Или в том упорстве, с которым один верил в свою «Книгу ужасов», другая — в свое милосердие? 

Ну, конечно, ни малейшего значения не имело — кто... 

Елизавета приехала вскоре, привезла завтрак... Узнав, какая случилась беда, жалостливо всхлипнула. 

— Может, помстилось вам всем, будто он в безумии? Где он тут находится-то? 

— Не ходила бы ты к нему, нехорош он, да и связанный сильно...— сказал Митрохин-отец, но сказал неуверенно. 

Елизавета кормила мастера с ложки, умыла его и, слышно, все время с ним разговаривала в палатке. 

Потом пришла, побледневшая и растерянная, уже совсем не Ева, и Корнилов спросил ее: 

— Ну? Может быть, показалось нам?! Показалось нам это сумасшествие?!